Война скоро кончится, кончится. Эти слова я повторяю почти каждый день на протяжении последних нескольких недель, а то и месяцев. Чаще всего — поздним вечером, когда все уже ушли спать, я остался один и мою посуду. Война скоро кончится, кончится, думаю я, хоть у меня нет никаких для этого оснований. Кроме уверенности в том, что свой финал есть у всего на свете: жидкое мыло, юность, сериал «Тед Лассо» и даже Млечный Путь — всё кончается. Закончится и эта дрянь.

А что будет потом?

Репрессии, разруха, кризис, еще одна война, развал, снова репрессии и годы, годы жизни за забором. Читая очередной прогноз какого-нибудь умного человека — и в этом нет ни капли иронии, ну разве только одна капля, — что станет со страной в довольно скором будущем, я всегда сперва ужасаюсь. А потом думаю: а может, все будет совсем не так? А может, будет, например, как в шахматном романе «Табия тридцать два»? Только иначе.

Прогнозы политологов, экономистов, социологов и прочих основаны прежде всего на совокупности профессиональных знаний и убеждений, поэтому в каком-то смысле это взгляд издалека. Они наблюдают движение тектонических плит — политических, экономических, социальных, — их взгляд расфокусирован и не в состоянии различить выражения лица человека, у которого там, на той плите, шесть соток, дача и теплица с огурцами. Они и не должны. Но все же человек там есть, есть огурцы и есть соседи по участку. А это ведь самое главное — как тектонические сдвиги человеческой истории повлияют на жизнь конкретного него, нее, меня.

«Я, если войны не считать, всю жизнь в деревне прожил и всю жизнь света не видел. А здесь вот — увидел!» — это слова дяди Юры, бывшего солдата, а теперь фермера — героя книги братьев Стругацких «Град обреченный». Оказавшись в ограниченном пространстве фантастического мира, второстепенный персонаж дядя Юра никакого света, если быть честным, так и не увидел, но чувствовал себя вполне свободным. Однако это во многом вопрос отношения к жизни, которая — и тут самый принципиальный момент — продолжалась. Большой роман-антиутопия, который Стругацкие писали без надежды напечатать, был в том числе о том, что будут чувствовать и думать люди — разные, иногда совершенно друг на друга непохожие, — в судьбе которых однажды случилась война.

Ладно, справедливости ради, это лишь одна из тем, причем не самая для авторов интересная, но дело в том, что мир дистопии всегда сопровождается войной. Прошедшая, идущая сейчас и даже существующая лишь в газетных новостях, война необходима — чтоб жертвовать, претерпевать и, безусловно, чтобы ненавидеть. Хотя последнее не обязательно, достаточно смириться. А вот когда этого не происходит, тогда и начинается фантастическая литература.

Война скоро кончится, кончится, но говорить о ней мы будем очень долго. Нас ожидают горы книг, недели, даже месяцы кино, бескрайнее количество изображений, скульптур, музыки, всего, что человечество изобрело и назвало искусством. Этой войны окажется так много, что всех от нее будет просто тошнить. (Я б очень этого хотел, причем желательно в буквальном смысле: чтоб люди, которые сейчас живут войной, потом ею болели, как болеют, скажем, булимией.) Но, пока она продолжается, меня, пусть, может быть, это звучит немного странно, особенно беспокоит вопрос будущего. Что будет потом?

Книги о будущем, в котором война России с Украиной окончена, пусть иногда не так, как бы того хотелось, — но главное, мир наступил, хоть вместе с ним пришло время расплаты, — такие книги появляются на русском языке уже сейчас. Все же прошло без малого три года. Они разные, и их, конечно, очень скоро станет больше: писателям, в отличие от политологов, экономистов, социологов и прочих, не нужно придумывать реалистичные версии будущего, достаточно, чтобы читатель просто верил.

Еще одно отличие романа от прогноза политолога etc. — в нем видно человека.

«Сперва мы были слишком молодые, потом война, потом детей растили… Так и не побывали нигде», — это слова Саши, мужчины лет пятидесяти, технолога на сахарном заводе и моего арендодателя. Мы говорим на смеси трех языков, и я не решаюсь спросить, участвовал ли он в той, упомянутой войне: улыбчивый Саша мне симпатичен, у него вкусная домашняя ракия, и что мне делать, если не понравится ответ? Та война закончилась уже почти 29 лет назад, но до сих пор в разных республиках бывшей Югославии стоят разрушенные тогда здания, как непонятные кадавры из одноименной книжки. Я слабо помню ту войну — по новостям и телерепортажам, — а вот аккорды песни «Miss Sarajevo» узнаю сразу.

 У Саши двое взрослых сыновей, мы все живем в городе, в центре которого есть большое граффити «У Сребреници ниjе било геноцида». Его легко можно увидеть, гуляя в симпатичном парке с грязным прудом, где плавают утки и черепахи. Не знаю почему, но именно об этих черепахах я часто вспоминаю, когда мой переводчик в телефоне меняет язык с сербского на боснийский.

Эта война тоже скоро кончится, кончится.

Считается, что книги — хорошие, необходимо подчеркнуть — заставляют их читателя задуматься, что полуавтоматически делает его лучше. А хорошие книги, само собой, не может написать дурак, так, во всяком случае, меня учили в школе на литре. Но это все, конечно же, не так: десятки писателей и поэтов, создавших умные, талантливые тексты, оказались непроходимыми глупцами и кровожадными идиотами. Кое-кого из них я знаю лично, и это проблема: я могу представить, что война закончилась, могу вообразить, что этих текстов больше нет (ну просто потому, что если тексты не читают, то их, считай, не существует), но что делать с людьми — пусть трусами и конформистами, но все-таки живыми людьми.

Не знаю. Знаю только, что будут и другие люди, будут другие тексты, — уже есть.

Книги о мрачном будущем способны одновременно предостеречь, утешить, напугать, развлечь, в конце концов, но это, безусловно, не прогноз. Для жителей стран вроде нашей это, скорее, лишний способ убедиться, что все могло быть сильно хуже. А будет ничего. (Это, конечно, тоже из книжки-антиутопии.)

За последний год я прочитал уже несколько книжных версий того, что случится с Россией, и знаю, какую прочту следующей. Есть еще одна причина, почему мне нравится эта новая литература: там война уже кончилась.

Так что же будет потом?

Потом будет мир. Скорее всего, он будет отличаться от того, в котором мы жили раньше, но на самом деле — не сильно. Даже если изменятся границы, рухнет экономика, нарушатся устоявшиеся социальные связи или случится экологическая катастрофа, жизнь, несмотря на все тектонические сдвиги, продолжится. Человек — конкретный он, ты, я — будет все так же выращивать в своей теплице огурцы, беспокоиться о детях, смотреть на звездное небо, пить эрзац-кофе и отбивать ночные атаки соседей-мутантов. Ладно, мутантов не будет, останутся обычные кровожадные идиоты, те самые, на стенах домов появятся новые граффити, а эта война останется в нас навсегда. Да, но плевать. Главное, чтоб она поскорее закончилась.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.